Повседневная жизнь советского разведчика, или Скан - Страница 64

Только когда дела у немцев стали ухудшаться, когда в войну вступил Советский Союз и образовалась антигитлеровская коалиция, в Дании стало зарождаться сопротивление оккупационным властям, во главе которого в основном стали коммунисты и левые социал-демократы. И тогда немцы показали, на что они способны. В Швецию хлынул, спасаясь от холокоста, поток евреев. Молодые люди стали скрываться, чтобы избежать мобилизации в специальные датские батальоны. Население все больше переходило от пассивных (демонстративное зажигание свечей в окнах в национальный день) к активным формам сопротивления (саботаж, листовки, ликвидация предателей и оккупантов).

В Дании начались репрессии.

Но и здесь немцы избегали экстремизма и проводили «гуманную» линию, помещая датчан в относительно благополучные — без печей — концентрационные лагеря, куда имели доступ представители Международного Красного Креста и шведского правительства и в которых заключенным разрешалось получать посылки от родственников.

Мир в стране удалось сохранить, хотя недовольные, естественно, были — особенно в левой среде. Я помню, как художник Есперсен, участник Сопротивления, беспартийный, автор этикетки на бутылках пива «Карлсберг»(помните слоника, подпирающего здание пивзавода?), во время празднеств по случаю 25-летия победы над Германией неприязненно высказывался в адрес тех, кто запятнал себя сотрудничеством с нацистами, но не постеснявшихся четверть века спустя причислить себя к «сопротивленцам». Знал Есперсен и о «похождениях» в начале сороковых годов комиссара Кристьяна Мадсена, на совести которого были люди, отсидевшие не один год на нарах.

Среди подчиненных К. Мадсена попадались и вполне порядочные, с нашей точки зрения, люди. В бытность моего предшественника О. А. Гордиевского, ставшего на путь предательства еще в первую свою командировку, произошел из ряда вон выходящий случай.

Наш нелегал, с которым Гордиевский поддерживал связь и который проживал в Дании под видом иностранца, пришел на прием к чиновнику полиции по делам иностранцев и попросил продлить себе вид на жительство и разрешение на работу. Чиновник на беседе с нелегалом повел себя самым странным образом:

— Вот что, дорогой мой друг, — сказал он негромко. — Вам не стоит продлевать вид на жительство.

— Почему? — удивился тот.

— Потому что я не рекомендую вам делать это.

— Я что-то нарушил? Или у меня документы не в порядке?

— Документы у вас в порядке, и придраться мне к вашему поведению нельзя. Но вам нужно как можно быстрее уехать из страны.

— Не понимаю.

— Объясняю: вам нужно не теряя времени покинуть Данию, в которой вам угрожает опасность. Вас в любую минуту могут арестовать и посадить в тюрьму. Верьте мне: я ваш истинный друг и желаю добра. Я узнал, что вас предали и что вам нужно бежать.

Нелегал ушел с беседы в страшном смятении. Что это — провокация? Шантаж? Стремление противника запугать и заставить сделать неверный шаг? Посоветовавшись с женой, нелегал решил последовать совету полицейского доброжелателя. Ему удалось беспрепятственно переправить в соседнюю страну жену с грудным ребенком, а потом и ускользнуть из Дании самому. В Центре его поступка не поняли, многие посчитали его трусом и перестраховщиком, карьера нелегала была разрушена.

Момент истины наступил спустя много лет, когда Гордиевский был разоблачен и бежал к своим покровителям в Англию. Он поддерживал тогда связь с нелегалом и выдал его противнику при первой же возможности.

А «взяли» Олега Антоновича довольно примитивно: он, в нарушение режима пребывания советских граждан за границей, посетил какое-то злачное место, что не прошло мимо внимания ПЭТ. Контрразведка моралью надавила на психику и приобрела агента, с которым она долгое время не знала, что делать, пока не передала на связь в МИ-6 англичанам.

Среди подчиненных Мадсена запомнился Хельмут Краусе, шлезвигский немец, но совершенно далекий от своих этнических собратьев человек. Кажется, он пострадал во время войны, но карьеры не сделал. Он так и ходил до своей смерти в старших криминаль-ассистентах, что соответствует примерно нашему старшему оперуполномоченному, и возглавлял наряд иммиграционников в порту Копенгагена. Это был исключительно честный и порядочный человек, которому было чуждо всякое чинодральство, высокомерие или политиканство. Он лояльно относился к советским людям, ценил их доброту и широту души, любил ходить на советские суда и подолгу задерживаться там в барах, потому что после смены никогда не отказывался выпить хорошей и дешевой советской водки.

Он не выпускал изо рта сигареты и умер от рака легких. Его умное морщинистое лицо с высоким сократовским лбом совершенно искажалось, когда его тщедушное тело сотрясал периодический кашель. Любимым напитком Хельмута была водка с «лаймом». Вероятно, он формировал особый климат в своем наряде, потому что и другие ребята старались быть похожими на своего шефа.

Все или почти все иммиграционники, естественно, были связаны с ПЭТ и выполняли их задания. Самым активным контрразведчиком был сам Мадсен.

Он поддерживал инициативный контакт с заведующим консульским отделом посольства и всячески пытался выудить из него какую-нибудь полезную информацию. Комиссар любил пикироваться с А. Серегиным по поводу совершенств и недостатков социалистической системы и «заводить» экспансивного и эмоционального консула, играя на его слабых струнках. Впрочем, К. Мадсен и сам оказывал консулу услуги в рамках своих полномочий и часто доверительно сообщал ему нужную и полезную информацию. Общение должно быть обоюдовыгодным! Зато консульский отдел без особых трудностей решал вопросы продления виз и разрешений на пребывание в стране для сотрудников «Аэрофлота», журналистов и командированных специалистов. Мы обращались к Мадсену, и тот давал указание своим подчиненным решить вопрос положительно.