Повседневная жизнь советского разведчика, или Скан - Страница 101

101

Они уже давно потихоньку распродавали свои вещи, оформляли возвращение квартиры коммунальным властям города, поэтому сборы в дорогу были недолгими. Я общался в основном с родителями, и Марии давно уже — с тех пор, как она поступила на работу в тюрьму — не видел. Отобрав у всех троих шведские паспорта, поскольку они им как советским гражданам были больше не нужны, выдал на руки так называемые свидетельства на возвращение. В этих свидетельствах говорилось, что имярек такой(ая) — то возвращается на постоянное жительство в Советский Союз, и выражалась просьба ко всем пограничным властям пропускать их беспрепятственно и оказывать содействие как гражданам Советского Союза.

Они попрощались со мной, чтобы на следующий день выехать через Финляндию в путь. Где-то через день мне позвонил в кабинет дежурный посольства и попросил подойти к городскому телефону. Звонок был междугородный, слышимость очень плохая, но ко всему прочему звонивший изъяснялся со мной на финском языке. Я сказал, что финским языком не владею и предложил перейти на шведский.

— Это свонят ис Финляндии, фернее с финской краницы. Мне пажалуста висе-консула Крикорьев.

— Я слушаю.

— Это инспектор покраничной страши такой-то. Мы тут затершали трех финноф, а мошет шветоф, утферштающих, что они краштане Софетского Союса. Фот их имена.

— Они говорят правильно. Наше консульство в Стокгольме выдало им свидетельства на возвращение, поскольку они приняты в советское гражданство и следуют в Петрозаводск на постоянное жительство. Пожалуйста, не задерживайте их и пропустите через границу.

— Карашо. То сфитания.

После этого инцидента на финско-советской границе прошло два или три месяца, как вдруг в консульстве неожиданно появляется отец Марии.

— Что случилось?

— Мария бросила нас в Петрозаводске и вернулась в Швецию.

— Как так? В связи с чем? Что-то не понравилось?

— Да нет, все было хорошо. Встретили нас очень гостеприимно, нам все понравилось, только… Только Мария не находила там места и в конце-концов сбежала к своему знакомому.

— Какому знакомому? Ведь у нее никого не было!

— Мы тоже так думали. А оказывается у нее там в тюрьме возникли такие тесные отношения с тем парнем, что… В общем, он закрутил ей голову.

...

«Б» сообщил, что у «Т» от него должен родиться ребенок по собственной инициативе.

— Что же будете делать?

— Пока не знаем. Без нее мы с женой тоже жить не сможем — ни в Петрозаводске, ни в любом другом месте. Если нам не удастся ее вернуть обратно, тогда… тогда придется возвращаться к ней в Швецию. Вы уж нас простите, что так получилось.

— Ну что ж, звоните, если понадобится помощь. Ваши шведские паспорта я послал по почте…

— Да нам их уже вернули. Иначе как бы мы приехали сюда?

— Да, да, конечно.

— До свидания.

Уязвленный в самых лучших чувствах, я холодно распрощался с эмигрантом-неудачником. Сейчас, когда пишу эти строки, я уже не держу на него зла, да и на Марию тоже. В конце концов она тоже не виновата, что так была воспитана. Ее пытались оградить от всех тлетворных влияний общества, вместо того чтобы научить, как им противостоять. Ее оберегали от контактов со сверстниками, а потому, когда природа все-таки взяла свое, она оказалась совершенно беззащитной перед лицом стандартных для всех, но не для нее, обстоятельств.

Родителей жалко, жалко Марию, но кто виноват?

* * *

Скандинавские страны, а Швеция в особенности, всегда были и до сих пор остаются страной обетованной для всех беженцев.

По чисто объективным причинам — динамичное развитие экономики и потребность в дополнительной рабочей силе — в 60-х и 70-х годах Швеция привлекла к себе внушительные массы эмигрантов из Турции, Пакистана, Польши, Югославии, Греции, Латинской Америки и некоторых других стран. Не считая притока населения за счет свободной миграции внутри стран Северного паспортного союза, среди которых одних только финских граждан в отдельные годы насчитывалось до 400 тысяч человек, колония иностранных граждан составляла примерно девятую часть всего населения страны, то есть вместе с финнами, датчанами и норвежцами она достигала примерной численности 750–800 тысяч человек.

Много это или мало, можно судить по сегодняшней численности населения России: чтобы достичь шведского уровня, у нас должно быть около 17 миллионов иностранцев!

Присутствие такого количества инородческого элемента в стране естественно наложило отпечаток на культурный, социальный и экономический облик Швеции. Если учесть, что иностранцы расселились исключительно по городам, то их доля там составляла уже не одну девятую, а одну пятую, а в некоторых населенных пунктах, как, например, в Седертэлье, — почти половину коренного населения.

Шведы, естественно, отдали эмигрантам всякую черновую, трудоемкую и малооплачиваемую работу. Достаточно сказать, что все уборщицы, большинство водителей автобусов и поездов метро в Стокгольме были иностранцами. Многочисленный профсоюз уборщиц в столице в 1980 году возглавлял молодой грек. Но иностранцы не жаловались на условия жизни и труда: зарплата была все равно на порядок-дру-гой выше, чем у них на родине, они получили в стране такие же права, как шведы, и в 70-х годах уже участвовали в выборах в местные органы власти.

Одной из привилегированных прослоек иностранцев в Швеции были выходцы из Советского Союза и других социалистических стран. При одном только упоминании, что русский, чех или поляк подвергался преследованиям у себя на родине, СИВ, Иммиграционное ведомство Швеции, тут же предоставляло ему политическое убежище, окружало теплом и заботой и делало все возможное, чтобы иностранец как можно быстрее ассимилировался на новой родине. (Впрочем, такая «конъюнктура» на граждан социалистических стран существовала во всех странах Запада, поскольку это была сознательно избранная политическая линия).

101